Джереми Кларксон сходил на Гран–при – и негодует

...это была хорошая гонка, насыщенная разными инцидентами и событиями, весьма волнительная. Джеки Стюарта развернуло, когда он пытался обогнать Ронни Петерсона, Джеймс Хант и Ники Лауда устроили первое из множества своих сражений. А Питер Ривсон показал класс и победил. Но я почти ничего из этого не увидел.

В этом и заключается проблема «Формулы–1» как события, на котором присутствуешь вживую. Вам должно очень сильно повезти, чтобы вы увидели какой–то инцидент, и даже если это происходит, обычно все происходит как вспышка, и нет никаких замедленных поворотов, которые могли бы помочь вам понять, что это все–таки было и как все случилось. Так что «Формула–1» – спорт, который всегда работал только по телевизору.

Есть и другая проблема. Когда я иду на «Стэфмфорд Бридж», то хочу увидеть победу «Челси». Но в «Формуле–1» никого никогда на самом деле не волновало, кто же окажется на верхней ступени подиума. И мы никогда особо не узнавали гонщиков, потому что, только если они не становились кем–то вроде Михаэля Шумахера. Эти ребята оставались просто какими–то людьми в шлемах с глупыми евромусорными фамилиями.

А затем появился Netflix со своим сверхуспешным сериалом Drive to Survive. Он позволил познакомиться не только с гонщиками, но и с боссами команд. Я знаю, что ловкости монтажа создали сюжетные линии там, где их на самом деле не было, как и осведомлен об американском «и–ха!»–стиле, но у нас внезапно появились и хорошие, и плохие парни. И что еще более неожиданно, мы вдруг поняли, что можем обсуждать этот спорт с дочерьми–подростками.

Моя младшая дочь вообще не интересовалась автоспортом, пока не появился Netflix. А теперь она знает размер ноги Шарля Леклера. И больше всего на свете хочет встретиться с Пьером Гасли.

И, что еще важнее, изменилась вся концепция спорта. Во времена Берни Экклстоуна, Рона Денниса и Фрэнка Уильямса все сводилось к невидимым обычному зрителю технологиям. Каким–то небольшим деталям. Вроде грелок для шин и мелких дополнений, которые делали машину на миллионную долю секунды быстрее на круге, но которые в реальном мире вообще никого не интересовали. Теперь же правила переписали так, что машины могут обгонять друг друга, а сам обгон и маневр может длиться четыре поворота. Это уже спорт для болельщиков, а не технических гиков на задворках.

Хотелось бы сказать, что именно поэтому и решил поехать на гонку в Бахрейне в этом году. Хотя были и другие факторы. Например, что я получил приглашение от наследного принца приехать и остановиться у него во дворце. А сосед предложил подвезти меня туда на своем частном самолете.

Я выскочил из лифта, промчался мимо бара – да, я настолько взволновался – и занял место на балконе, когда погасли стартовые огни. Было очень шумно и вскоре мимо змейкой пронеслись болиды. Потом шум на некоторое время стих, потом машины снова пронеслись мимо – и тут я понял, что не знаю, кто за кем.

Поэтому я вернулся в башню, нашел удобный диван и стал смотреть гонку по телевизору. Там я и остался, болтая с Берни Экклстоуном о коровах, а с остальными об «Оземпике» (лекарственное средство от диабета), пока Макс Ферстаппен не победил. Затем я вернулся на улицу, чтобы посмотреть салют, а потом вернулся во дворец, где сидя на пляже пил вино с друзьями и наблюдал за тем, как на танцполе Лиза (подруга Кларксона) пытается научить Ландо Норриса ирландской джиге.

Это был невероятный, головокружительный уик–энд, и хотя гонка и подарила несколько интересных сражений – которые я, правда, упустил из–за коров Берни Экклстоуна, – боюсь, все это может сработать как мероприятие, проходящее вживую, только если вы гонщик. Или если вы знакомы с наследным принцем, а у вашего друга есть частный самолет. Если же вы не из них, вам будет гораздо лучше отдать себя в надежные руки Мартина Брандла, сидя дома на диване после отличного воскресного обеда».